Концлагеря для тысяч иностранных военнопленных в Астрахани
Квартиры для офицеров и бараки для солдат, доброта местных жителей к пленным и их интрижки с астраханками — все это в первой части нашего материала об Астраханской губернии во время Первой мировой войны.
Уже через месяц после начала Первой мировой войны астраханцы из газет узнали, что первая партия из 411 военнопленных прибыла в город на пароходе. Их разместили в ночлежке 1-го полицейского участка, а пленных офицеров – в крепости в офицерском собрании. На следующий день по железной дороге из Саратова прибыла вторая партия из 200 пленных. Их также расположили в ночлежке 1-го участка города в трех корпусах, по 75–80 чел. в каждом зале, установив нары. Число военнопленных увеличивалось, поэтому их приходилось селить и в помещениях, не отвечающих требованиям жилища. Зимой 1915 г. число военнопленных, присланных в Астраханскую губернию, перевалило за 2 тыс. человек. Пленных солдат теперь разместили и в казачьих казармах за Красным мостом, на Форпосте, «казарменным способом» в частных домах Куликова, Айтмамбетова, Афанасьева, Косова, Влодаркевича и др. Также их направили для размещения в уезды Астраханской губернии.
Так, на 1 января 1916 г. в Енотаевске находилось 20 офицеров и 643 человек нижних чинов, в Черном Яру соответственно 44 и 1 165 человек, в Цареве – 25 и 212. Абсолютное большинство составляли военнослужащие австро-венгерской армии – 69 офицеров и 1 640 рядовых. Спустя два года, в феврале 1918 г., на работах было занято в Енотаевске – 470 нижних чинов австро-венгерской армии, в Цареве – 2 672, в Черном Яру – 240 солдат германской и 1 525 австро-венгерской армий. В марте того же года их численность изменилась: в Енотаевске – 37 офицеров (1 немецкий офицер и 36 – австрийских) и 156 рядовых, в Цареве – 390 солдат, из них 2 – турок, в Черном Яру – 824 солдата.
В самой Астрахани стало понятно, что свободных и пригодных для «окарауливания» домов недостаточно для все прибывавших военнопленных. Выход был в строительстве концентрационных лагерей с необходимым количеством утепленных жилых бараков и других, в т. ч. хозяйственных построек. Строительство такого лагеря, рассчитанного на 3 тыс. человек, началось 13 апреля 1915 г. на территории 3-го полицейского участка в Болдинской степи, недалеко от железнодорожного вокзала (за территорией закрепилось название «лагерь за вокзалом»). Но и это не освободило город от постоя пленных, т. к. лагерные бараки оказались сразу же переполненными. По сообщениям властей, губерния могла принять еще более 8 тыс. военнопленных (5112 чел. — в Астрахани, 180 — в Красном Яру, 500 — в Черном Яру, 100 — в Цареве, 2 тыс. — в казачьих станицах, 200 — на Алгаринском рыбном промысле).
Для удобства организации городских работ в апреле 1916 г. управой было обустроено для 250 военнопленных помещение бывшего пивоваренного завода «Богемия» в 5-м полицейском участке (известно под названием лагерь «Богемия»). Потом, при увеличении количества пленных, появлялись и другие лагеря. Так, в январе 1917 г. для пленных отвели ротные помещения на Болде, а в октябре 1917 г. для нижних чинов построили «барачный» лагерь на 3 тыс. мест.
Документы той поры позволяют воссоздать условия проживания военнопленных: помещения казарм были грязными и тесными, пленным досаждало огромное количество вшей и блох. Спать приходилось на нарах в два ряда, прикрываясь мешками с соломой. В казармах недостаточно поддерживалась чистота, отравляло нахождение военнопленных в лагерях и зловоние выгребных ям. Лагеря обслуживались самими военнопленными, пленные сами стирали белье. На квартирах у пленных офицеров тоже было не все замечательно — так, комиссия санитарного отдела Астраханского губернского правления в марте 1916 г. отмечала, что «в пекарне Федорова – в трех квартирах тесно… и мало света». Представители местной власти предпринимали попытки исправления ситуации, однако затянувшаяся изнурительная война отнимала все больше сил и средств для решения сложных задач военного времени.
В то же время, как сообщала в заметке «Комфорт у пленных» газета «Новое Время» 28 (15) января 1915 г., «Сейчас в Астрахани и Астраханской губернии находятся более двух десятков пленных австрийских офицеров, около тысячи пленных австрийских солдат и более двух тысяч военнообязанных германских и австрийских подданных, высланных из Варшавской губернии, Восточной Пруссии и Юга России. Австрийское офицерство, пo словам «Астр. Л.», устроилось в самой Астрахани с полным комфортом: живут на частных квартирах, свободно, как хотят, проводят время, имеют денщиков из своих же австрийских солдат, получают по женевской конвенции «жалованье» и чувствуют себя как дома. Пленные солдаты исключительно Славяне и Румыны, живут в казармах и подчинены нашему солдатскому режиму. По просьбе самих пленных местные редакции высылаюсь им свои газеты, по которым пленные учатся русскому языку. Солдат свободно отпускают на прогулку по городу, сначала в сопровождении караульных, а теперь одних. Брали пленных и на работы по постройке канализации, но теперь не берут, так как их труд оказался не продуктивен, да и сами пленные не больно-то охочи до работы».
Офицеры жили в разных районах города: на Эллинге – в домах Буракова, Широкова, здании начального женского училища; на набережной р. Кутум – в доме Алексеева; на набережной р. Волги – в доме Михайлова. Например, в январе 1916 г. в доме Буракова разместили 59 офицеров, в основном чехов, в женском училище – 156 пленных разных национальностей из австрийской армии, в доме Широкова – 46 офицеров-немцев. Позже офицеров размещали в номерах гостиниц «Волга», «Киев», «Кишинев», зданиях учебных заведений. В апреле 1915 г. в городе находилось 146 офицеров, в начале января 1916 г. – 3950 военнопленных, из них 270 офицеров. На 6 апреля 1917 г. в Астрахани находились 10 офицеров и 299 солдат германской армии, 7 штаб-офицеров, 478 офицеров, 2 927 солдат австрийской армии, 21 офицер и 120 солдат турецкой армии. В октябре 1917 г. нижних чинов насчитывалось 4 315 человек, офицеров – 375 человек, в конце ноября 1917 г. соответственно 2 200 и 282 человека. В октябре 1917 г. нижних чинов насчитывалось 4315 чел., офицеров – 375 чел., в конце ноября 1917 г. – 2200 и 282 чел. соответственно.
Как сообщала газета «Астраханский вестник», «милосердные астраханцы не оставляли пленных без приношения. Арбузы и папиросы целыми пачками передавались пленным. Те ласково улыбались в окна и говорили: “Спасибо”. Все пленные были тронуты добродушием и гостеприимством». Енотаевский уездный исправник, составляя рапорт о настроении населения г. Енотаевска в декабре 1915 г., писал: «Отношение … к … военнопленным хорошее…». По свидетельству солдата австрийской армии Антона Гакена, ведшего в плену дневник, на одном из хуторов слободы Николаевской во время работ в октябре 1915 г. пленные выражали «довольство» пищей. Подмечено и доброе отношение киргизов, снабжавших их хлебом, чаем и рыбой.
Среди военнопленных, находившихся в Астрахани, было много поляков. По воспоминаниям Янины Рафальской, «…все польские семьи считали священным долгом заботиться о своих соотечественниках. Делать это было легко, так как военнопленные свободно выходили из лагеря, гуляли по городу, сколько хотели. Отец выбирал для работы у себя поляков, предотвращая дальнейшую депортацию, придумывал фиктивные должности, и это как-то сходило с рук. Заключенные были из разных слоев, никто не говорил по-русски. Первое время они сильно тосковали по своим семьям и увядали на глазах, но когда начали посещать польские дома, то быстро воспрянули духом. Приходили ежедневно, могли выговориться, поесть, даже похулиганить или, как инженер Бейль, поиграть на фортепьяно. Вспоминаю рассказ веселого господина Новоковского из Львова: «Хожу себе по базару… на прилавке чаша с икрой такого траурного цвета, а блестит весело, продавцы хвалят, приглашают попробовать… я так, конечно, с удовольствием… руками показываю, что без булки не могу… и этот кусочек булочки я намазываю большой ложкой икры… как же вкусно! А на лице – полное разочарование, слишком соленая… на другом прилавке – малосоленая икра… я напробовался и съел полфунта и вот теперь не могу ничего есть, а хочу только пить». Сочельники у нас были многолюдными, за столом рассаживалось больше десяти пленных. Все закончилось в 1917 г., когда поменялась власть, военнопленных заключили под стражу не на шутку и многих депортировали на восток. Только по воскресеньям им разрешалось ходить в католическую церковь, и там можно было передать знакомым записку или принять посылку. Наша кухарка, госпожа Сенкевич, пожилая женщина в платке, была совершенно бесстрашной. Она не обращала внимания на охранников и часто передавала пленным что-нибудь поесть».
Такое отношение к пленным сохранилось в Астраханской губернии до окончания войны. В январе 1915 г. корреспонденты «Астраханского вестника» отмечали, что «…некоторые из сердобольных форпостинских баб выносят на базар, всегда заполненный военнопленными австрийцами и немцами, напеченные пироги и раздают их». Обыватели делали это из сострадания к тем, кто «недоедает».
Согласно приказу начальника Астраханского гарнизона от 29 марта 1915 г. № 33, «пленные офицеры Австро-венгерской армии, находящиеся на жительстве в городе Астрахани, с 9 часов вечера и до 7 часов утра должны находиться в своих квартирах». Посещение общественных мест и зрелищ воспрещалось. Следующий приказ с еще большими ограничениями издал астраханский полицмейстер 3 апреля 1915 г. Он касался пленных офицеров Австро-венгерской армии, находившихся не только в Астрахани, но и в Черном Яру, Енотаевке, Цареве, и запрещал посещение клубов, театров, кофеен и других «общественных сборищ». Правда, покупка в магазинах «необходимых предметов жизненного обихода» офицерам разрешалась как лично, так и вместе с их денщиками. Вот только санкции за нарушение этого приказа были не предусмотрены: необходимо было «тотчас же сообщить Уездному воинскому начальнику и донести» астраханскому полицмейстеру.
Военный министр разрешил в качестве общей меры вступать в брак с русскими неприятельским военнопленным славянам. Льготы в отношении пленных славян побудили их обращаться с ходатайствами о браке и улучшении жилищных условий. В августе 1917 г. военнопленный Георг Пецарский подал прошение начальнику лагеря военнопленных выдать ему удостоверение, подтверждающее его происхождение («из сербов») и вероисповедание («православного»). Удостоверение необходимо было для получения разрешения на брак с правом жить в частной квартире и заниматься трудовой деятельностью в соответствии с профессией (занимался «парикмахерством»).
Весной 1917 г. они свободно гуляли, посещали общественные и увеселительные места, что также запрещалось. Например, в октябре 1917 г. неоднократно задерживали военнопленного из австрийской армии А. Венгера за то, что в одной из городских квартир он переодевался и без формы, в «вольной» (гражданской) одежде, гулял ночами по Астрахани. Задерживали военнопленных, не имевших на рукаве отметки «ВП». В апреле 1917 г. астраханский губернский комиссар указывал на вызывающее поведение военнопленных. Заведующий делами пленных офицеров в сентябре 1917 г. сообщал в своем рапорте начальнику гарнизона г. Астрахани о том, что гарнизонная служба у лагерей военнопленных «несется преступно». Значительные различия были в положении пленных офицеров и солдат. Офицеров размещали отдельно от нижних чинов или в специально оборудованных городских зданиях, или в лагерях. Они могли рассчитывать на уважительное отношение и приемлемые условия содержания.
Получить представление о режиме содержания и охране пленного офицера можно, обратившись к донесениям службы наружного наблюдения из архивного фонда Астраханского губернского жандармского управления. Например, по приказу из Петербурга летом 1916 г. за лейтенантом германской армии Гильдебрандтом было организовано наблюдение. Его поселили в доме Широкова на 5-й Адмиралтейской улице вместе с другими пленными офицерами. Из донесений следовало, что лейтенант ежедневно в сопровождении конвоира (конвоиры ежедневно менялись) ездил на извозчике в Астраханский общественный госпиталь Красного Креста по 1-й Бакалдинской улице на перевязку ноги, где находился в течение часа. Затем на 30 мин заходил к пастору З. Лоппе, который проживал в доме при лютеранской кирхе по Армяно-Петропавловской улице (при этом конвоир оставался во дворе).
Кроме того, Гильдебрандт покупал лекарства в аптеках Лооса и Мейстрика, располагавшихся на Полицейской улице, стригся и брился в парикмахерской Ладаева, лечил зубы в зубоврачебном кабинете Ципиной на набережной Канавы. А еще лейтенант обедал в столовой «Эрмитаж» на Знаменской улице, ужинал в ресторане «Салхино», посещал баню «Гигиена», магазин «Граммофон», вместе с другими пленными офицерами совершал прогулки в порту, на Стрелке, пользовался услугами фотографа в «Фотографии Халадина». Фотографировать самим пленным категорически запрещалось, как, впрочем, и общаться с интернированными иностранцами, находившимися под надзором полиции. Однако такие встречи были зафиксированы у кондитерской Шарлау. Лейтенант мог также беспрепятственно переносить от пастора Лоппе аптекарю Лоосу свертки «неизвестного содержания».
Астраханки с особым любопытством отнеслись к появлению в губернском центре военнопленных. Из письма «в действующую армию» Александру Мартемьянову от Александры Ж. 27 января 1915 г.: «…За австрияков зря меня пробрали, наоборот, при встрече с ними стараюсь отпустить какую-нибудь колкость. Груня и Шура – это вот другое дело; они обегали все оранжереи, скупая красную гвоздику, затем накупили шоколаду, фунтов 10, кажется, и с этими дарами направились навестить австрияков-душек; приходят туда, часовой не пускает, пустили деньги в ход, часовой не умолим, тогда наши барышни стали ждать благоприятного момента; и приключилась с нашим часовым такая история, что он куда-то не то отлучился, ни то загляделся, нашим барышням только того и надо было. Вернулся на своё место – слышит, пленные с кем-то говорят, и по-русски скорее дверь на запор, а сам к дежурному офицеру, наши смекнули, что дело плохо – давай упрашивать солдата об обратном пропуске, солдат ни с места, они на колени, солдат не умолим. В это время является полковник с полицией и их под конвоем в полицию, туда же вызвали и родителей. Много было хлопот и наконец-то с большим трудом выдали их на поруки, но с условием, что ноги “наших сердобольных” не будет больше в крепости. Дело было как-то ещё осенью, когда прибыла их первая партия. И надо ещё Вам сказать, что в это же время был сломан мой любимый зонтик. Груня взяла его потихоньку, думала видно при посредстве его окончательно пленить “непризнанных героев…”».
В городе и уездах было достаточно и интернированных. В рапорте командира 4-й роты 692-й пешей Саратовской дружины, охранявшей в апреле 1916 г. в Астрахани военнопленных, отмечено, что пленные офицеры, размещенные в здании женского училища, и женщины из примыкавшего к училищу дома весело общаются между собой. Дневальный рядовой Петриченко доложил, что неизвестная женщина говорила по-немецки с пленным капитаном Борнемиско, гулявшим во дворе. Другие женщины и ранее замечались в «пересмеивании» с пленными, «делали им какие-то знаки» с балкона соседнего дома. В доме Буракова также заметили, что неизвестная женщина-беженка смеялась, пыталась говорить с пленными офицерами. На Форпосте, в квартире, где проживала военнообязанная Паулина Фридрих, в апреле 1917 г. застали военнопленного Густава Мереца, состоявшего с ней в «близких отношениях». Пленный дерзко вел себя с представителями милиции. С момента появления военнопленных австрийцев в Астрахани местные газеты обозначили тему их «теплой встречи» астраханками. Один из номеров газеты «Астраханский вестник» прочитали воины-астраханцы, от имени которых написал письмо с фронта в редакцию «гусар» В.Ф. Соколов. Он выразил возмущение по поводу подобного отношения соотечественниц к врагам. «Ухаживать за нашей спиной», «кокетничать с пленными», «заискивать» перед ними называлось «позором для русской женщины».
Во время революционных событий содержание и охрана военнопленных приобрели совсем формальный характер. Так, в распоряжение Астраханской краевой комиссии о пленных и беженцах Жилищный совет предоставил в августе 1918 г. для военнопленных бараки на Болде, занимаемые ранее солдатами 156-го пехотного полка. Из 35 бараков семь отвели военнопленным. В остальных сооружениях предполагали разместить «венгерскую роту» интернационального полка, беженцев и «железный отряд», прибывавшие из Баку, 3-й Астраханский железнодорожный полк и др. Таким образом, в одном лагере жили беженцы, иностранные военнопленные и бойцы Красной Армии. А из-за слабого надзора со стороны властей участились случаи единичных и массовых побегов.
Михаил Пулин
В материале использованы статьи «Особенности взаимоотношений воеенопленных мировых войн с местным населением», «Иностранные военнопленные на территории Астраханской губернии в годы Первой мировой войны и Российской революции», «Содержание и охрана военнопленных: опыт мировых войн» Е. Тимофеевой
