Про Сибирь, тайные общества и сожженную Астрахань. Часть 1
Пожалуй, одной из самых пронзительных историй 19 века в истории России являются события, связанные с движением декабристов. Читая множество документов, окунаясь в экранизации, либо художественную литературу, явственно осознаешь, что таких мужчин и женщин как подвид больше не существует. Причем тут Астрахань? Как получилось, что государственный преступник вместо назначенной казни был отправлен в Сибирь, затесался в ряды декабристов, а его сына взяла на воспитание княгиня Трубецкая? Сейчас расскажем, но предупреждаю, что коротко не получится.
Итак, царствование Александра Первого ознаменовалось не только победами на Бонапартом, но и чрезычайной подозрительностью и верой в существование неких могущественных сил, способных свергнуть царедворца. Их настолько боялись, что в августе 1822 года был указ о закрытии масонских и вообще всех тайных обществ и о взятии со всех военных и гражданских чиновников подписки о непринадлежности к таковым. Предатели и изменщики мерещились повсюду и то был период нескончаемых доносов на участие того или иного персонажа в секретных организациях.
Большей части эти доносы были липовыми. Но не всегда. Буквально через 4 месяца после указа появились тревожные слухи о существовании тайного общества в Астрахани. В далекой южной, известной своими бунтарствами Астрахани, появился некий майор Астраханского гарнизонного полка Кучевский Александр Лукич, прибывший из Оренбурга. Из материалов дела, на момент расследования ему было 35 лет от роду, с 1801 г. находится на военной службе; участвовал в кампаниях в Пруссии и Финляндии, был в плену у шведов, а затем служил в Оренбургском гарнизонном батальоне, в Азовском пехотном полку, затем снова вернулся в Оренбург, откуда перешел в Астрахань, имеет жену и двух детей.
Надо сказать, что Кучевский довольно медленно поднимался по служебной лестнице. Заслужив славу человека «беспокойного и мстительного характера», он тем не менее снискал определенную популярность среди нижних чинов. В первую очередь тем, что о всех злоупотреблениях, с которыми сталкивался по службе, заявлял во всеуслышание, часто критикуя свое начальство. Сдружился с писарем гарнизонного полка Пружковским. Именно эти двое стали активно распространять информацию о существовании избранного общества, которое «состоит из нескольких миллионов простых народов и многих тысяч знатных членов и единственно для того, чтобы российским людям дать свободу и прекратить рабство, дабы не царей, ни господ не было».
Из материалов дела: Пружковский, из семинаристов Сергиевой лавры, разжалованный за грубость начальству в рядовые, поступил на военную службу в 1808 г.; по знанию наук назначен из военной коллегии учителем в Астраханское военное сиротское отделение; «российской грамоте и латинской читать и писать умеет и знает российскую словесность и арифметику». В 1808 г. был наказан плетьми за то, что ложно назвался при найме на должность приказчика астраханским купцом Лебедевым. В 1819г. за грубость против смотрителя отделения и неприличные учительскому званию поступки лишен этого звания. Имеет жену и трех детей.
Кучевский с помощью писаря стал вести определенную прапоганду среди людей, собирающихся у него на квартире. Помимо писарей, офицеров, предлагал вступить в некое общество, основной целью которого было «сделать равенство и не быть в подданстве» и простых людей. Например Пружковский приглашал еще дворового человека титулярной советницы Агабабовой, Василия Ерахтина, портного по профессии; при посещении им Кучевского последний спрашивал, желает ли он быть свободным. В ответ на то, что господин обещал выпустить его на волю, Пружковский сказал, что господин только льстит, а здесь скорее получишь вольность и будешь жить как только тебе угодно. При этот Кучевский грозил смертью в случае измены. Ерахтин после этого более к нему не ходил.
Внимание на деятельность Кучевского была обращена по доносу рядового Львого того же полка. Дабы разузнать больше, Львов пообещал вступить в общество и даже набрать новых людей, чтобы вернее донести начальству. Вступление Львова в общество было проведено в лучших массонских традициях. Сопровождалось взятием подписки и присягой, о которых он сообщал так: «взята с меня подписка и по оной дана мною присяга пред обнаженною шпагою, лежащею на столе, я же, стоя на коленях, согласно подписки во уверение моего приобщения и чтобы делать все то, что будет приказано, целовал лезвие ее и остроту конца ставил против сердца моего». При дальнейших посещениях Кучевский сообщил, что войско общества состоит из 12 когорт, кроме гвардии, кавалерии, и артиллерии. Через несколько дней, по его словам, должен быть разорен тюремный замок и распущены все преступники, когда в карауле будет стоить офицер его общества. Астрахань намеревались охватить пожарами.
Арест Кучевского произошел после довольно основательной подготовки. На протяжении длительного времени проводилась слежка за его квартирой, подслушивались и записывались разговоры, осуществляющиеся с «подсадными» новыми членами общества. Чтобы уверить Кучевского в действительном желании ему помочь, Львов сообщил ему о якобы произведенном им грабеже, а затем принес ему на 500 руб. ассигнаций, заранее записанных и переданных ему через аудитора Месникова командиром гарнизонного полка, для лучшего уличения Кучевского. Ассигнации, действительно, найдены были у Кучевского при аресте, произведенном 18 ноября 1822 г.
Результаты следствия произвели сильное впечатление на Петербург. Главный доносчик рядовой Львов, затребованный вместе с делом в Петербург, получил высочайшую благодарность и награду в сумме 100 рублей. Особенно встревожило заявление о связи Кучевского с Оренбургской линией и утверждения о наличие военной поддержки. Стали проводиться множественные комиссии по делу, обнаружившие множество несостыковок. Рядовой Львов оказался вовсе не Львовым, а судимым за бродяжничество Андреем Рыковым, сбежавшего из Санкт-Петербургского военно-сухопутного госпиталя, стремящимся выслужиться всеми возможными способами. Сам Кучевский рвал на груди одежды и начал утверждать, что тайного общества никогда не было, что целью его было раздобыть тысячи 2-3 денег и уйти в отставку.
Судебное разбирательство в комиссии при Астраханском ордонанс-гаузе продолжалосьдо конца 1824 г. Причиной такой медленности было то, что Кучевский на первом же заседании суда заявил, что подозревает судей, назначенных тем же самым полковым начальством, которое марает его честь и заслуги. И закончилось бы все на местном уровне, но Кучевскому крупно не повезло. Пока велась оживленная переписка с Астраханью по данному расследованию, в декабре 1825 года произошло то, чего так опасались — восстание. На Сенатской площади прозвучали выстрелы, общество раскололось и новопроизглашенный царь оказался в шатком положении.
Дело Кучевского, начатое в конце 1822 года, не могло быть оставлено без должного внимания. Необходимо было знать, имело ли это дело связь с восстанием 14го декабря. Наказание декабристов, и вообще государственных преступников должно было быть показательно и сурово. Кучевского по требование направили в Петроград. Рядовой Львов, написавший донесение, также был отправлен в столицу для дознания. Как итог, приговор: Кучевского лишить чинов, дворянского достоинства и живота. Пружковскому прожечь язык накаленным железом и потом отсечь голову.
И вновь комиссии, рассмотрения, проверки. Поскольку слухи о существовании на Оренбургской линии зловредных сообществ не подтвердились, конфирмацией, подписанной Николаем Первым, 24 января 1827 года приговор двум главным обвиняемым был заменен. Кучевский был присужден к лишению чинов, дворянского достоинства и ссылке на каторжную работу, Пружковский, по исключению из воинского звания, к наказанию кнутом 50 ударами и также ссылке в Сибирь на каторжные работы. Таким образом, попав на маховик восстания на Сенатской площади, Александр Лукич стал называться государственным преступником наравне с декабристами. После объявления окончательного приговора он был направлен в ссылку в Сибирь. Неумолимо приближался момент его знакомства с теми людьми, чья безумная на тот момент мечта, расколола Россию.
По данным сборника материалов, статей и воспоминаний «Тайные общества в России в начале XIX века» (Москва, 1926)
Продолжение — в следующей части истории.
Ирина Можайская