Про Сибирь, тайные общества и сожженную Астрахань. Часть 2

Продолжаем нашу историю. После оглашения приговора, по прибытии с колодничьей партией в Тобольск, Кучевский был направлен в Нерчинскую каторгу в Кутамарский завод. Преступники, водворенные в Нерчинской каторге и не совершавшие там никаких преступлений, не носили оков, жили на частных квартирах и даже могли иметь собственные дома. Между тем, едва он был доставлен, как тотчас же последовало из Петербурга предписание «немедленно заковать Кучевского и иметь в строгом присмотре днем при работе, а ночью за караулом и считать его государственным преступником». Попытка декабриста Сухинова поднять восстание на каторге заставила обратить внимание на тех декабристов, будучи размещены по разным рудникам, не были в ведении Лепарского, осуществляющего надзор за Читинским острогом. В срочном порядке Александр Лукич был отправлен с Кутамарского завода в Читу.

Как же был встречен декабристами разжалованный майор, признали ли они в нем человека своего лагеря? Первоначально его восприняли весьма равнодушно. «Своим» не хочет признать Кучевского декабрист И. Д. Якушкин.

Перечисляя всех заключенных, которым оставалось с 1836 года сидеть в Петровском заводе еще три года, Якушкин упоминает и Кучевского, «попавшего, по его словам, бог знает почему в Читу».

Если Якушкин лишь мимоходом упоминают о Кучевском, не давая его характеристики, то Дмитрий Иринархович Завалишин не жалеет красок, чтобы очернить личность бывшего майора. «Ханжа», «лицемер», «негодяй» — основные используемые эпитеты. Всех осужденных по Оренбургскому  процессу Завалишин считал «очень невыгодной примесью, которая своими действиями навлекала дурную славу на весь каземат». Зная, что в планы созданного Кучевским общества входило намерение поджечь Астрахань, Завалишин насмешливо называет Кучевского не просто майором, а брандт-майором.

Пятилетнее заключение в тюрьме и крепости, полуторагодовое шествие через всю Сибирь, постоянный звон и лязг оков, грозные окрики караульных не могли пройти бесследно для Кучевского. Безнадежность и уныние парализовали его желание жить. В таком состоянии Кучевский безжалостным ударам судьбы мог противопоставить лишь силу веры. На каторге он весь во власти религиозного настроения, с жаром отдается чтению евангелия, посту и молитве. В таком состоянии Кучевский усердно молился, частые земные поклоны оставили на лбу его заметные следы. В крепости он опустился, перестал следить за своею внешностью, стал собирать отросшие волосы в пучек, как связывали свои волосы в старое время церковные причетники. Безропотность Кучевского, его религиозность особенно сблизили его с таким же, как и он, мистически настроенным князем Евгением Петровичем Оболенским, их дружба крепла с каждым годом.

Чуткий, нежный Е.П. Оболенский увидел в непривлекательной фигуре Кучевского, напоминавшей замоскворецкого дьячка, мягкое отзывчивое сердце — ему он открывал глубины своей души. Говорить о том, что Кучевский был в Чите или Петровском заводе «отчуждаемый недоверием», тоже нельзя. Видимо человек, увлекший за собой в тайное общество последователей, обладал определенной харизмой. Разжалованный майор все же завоевывает среди декабристов определенное положение и пользуется авторитетом у таких лиц, как Пущин, Муравьев, Павел Бобрищев-Пушкин, Беляевы, Киреев и др.

В 1839 году, после отбывания срока каторги в Петровском Заводе города Чита, он был поселён в Тугутуйской слободе Оёкской волости. Несмотря на то, что в 1840 году Кучевскому было 53 года, тугутуйский сельский старшина дал ему такую характеристику: «по старости и дряхлости не имеет силы к трудам, занимается более чтением духовных книг и ведет тихую уединенную жизнь».  Если у большинства декабристов были родственники, облегчающие участь своих сыновей, братьев, племянников, оказывая им материальную и моральную поддержку, то Кучевский же был совершенно одинок. Заботы о хозяйстве и невыносимость одиночества заставили его прийти к мысли подыскать среди сельчан человека, с которым можно было бы разделить все труды и невзгоды поселенческого прозябания. И вот 13 ноября 1840 г.  Кучевский, как рапортует тугутуевский староста, «женился и заручил брак на крестьянской девице той же слободы». Через год у него родился сын Федор. Здоровье Кучевского ухудшалось. Неуменье жить и полнейшая оторванность от общества еще более усугубляли тяжелое положение тугутуйского отшельника. Большое участие в его жизни принял и С. П. Трубецкой.

Он знал Кучевскомо, знал хорошо и запросы его духа. «Необразованный» старец любил читать светскую, серьезную книгу. Трубецкой посылает ему «Отечественные Записки», «Петербургские Ведомости», помогает материально. Когда Трубецкой получил разрешение выезжать в Иркутск, где жили его жена и дети, он предложил Кучевскому перебраться в Оек и жить в его доме.

Кучевский отказался принять это предложение, обидев даже Трубецкого своим предположением, что тот в лице его хочет иметь сторожа дома. Отказавшись от мысли убедить Кучевского перебраться в Оек, Трубецкой добился, однако, того, что старик согласился отдать на воспитание Трубецкому своего сына Федора. Обязанность эту на себя взяла Екатерина Трубецкая, помимо собственных детей и Федора Кучевского в семье опекали и двух дочерей декабриста Михаила Кюхельбекера.

 

В 1856 г. с декабристов и со всех осужденных за государственные преступления было снято клеймо преступников. В день коронации (26 августа) последовала амнистия «тем политическим, которые по изъявленному ими раскаянию и безукоризненному после произнесения приговора поведению заслуживают помилования». Казалось бы, что имя Кучевского, осужденного военно-судной комиссией в 1827г., должны были встретить в списке амнистированных, между тем о нем там нет ни слова. Со дня восстания 1825 г., суда над декабристами и членами тайных обществ 1825-1827 гг. прошло тридцать лет. Делопроизводство, касавшееся этих громких событий, было под строгим запретом, чиновники, хранившие его, не были знакомы с его содержанием. Когда понадобилось составить списки амнистированных, то немудрено, что при таких условиях многих упустили из виду.

Обратив внимание на отсутствие в списке фамилии Кучевского вновь завязалась оживленная переписка по этому вопросу. Все пытались выяснить: декабрист ли Кучевский, государственный ли преступник, не имеющий отношения к  делам 1825-1827 годов, или просто поселенец, находящийся в исключительном положении? Выяснить этот вопрос никому из них не удалось. В вопросе об амнистии Кучевский остался верен себе. Противник царской власти, он отказался воспользоваться милостями самодержца. Но, отказавшись от милости для себя, Кучевский высказал пожелание, чтобы сыну его были дарованы те права, которыми пользовался сам Кучевский до осуждения, «что даст возможность Федору продолжать и окончить образование и впоследствии избрать по желанию род службы». Получив, помимо своего желания, разрешение возвратиться на родину, Кучевский не пожелал ни выехать в Херсон, где он родился, ни в другую какую-либо губернию, «по неимению во внутренних губерниях никакого имения или хозяйства». В апреле 1857 г. последовало разрешение Кучевскому «остаться на жительстве в Сибири». Непримиримый майор прожил в  с.Тугутуе еще лет двадцать. Умер он в 70-х годах девятнадцатого века.

Ирина Можайская