Пожары и гарь оказались бичом не только современной Астрахани
Учитывая, что рассказы про поджоги, запах гари и смог над Астраханью актуальны как никогда, расскажем про один из самых страшных пожаров в нашем городе. Ведь дикий огонь, не подвластный человеку, всегда был для него настоящим бичом наравне с прочими катаклизмами. А сотни лет назад пожары случались довольно часто. Сегодня у наших коллег с интернет-ресурса «Astrakhan.Site» на этот счет высказался и директор астраханского биосферного заповедника Николай Цимлянский: «Дельта горела всегда. Есть описания трехсотлетней давности о том, что «злой калмык опять поджег» дельту Волги и дым накрывает Астрахань. Мы с коллегами делали срезы почв в тех местах, где еще 200 лет назад был берег Каспийского моря. Там везде есть остатки золы». Но историк Гмелин в свое время однако ж, писал, что именно пожар в Астрахани в 1767 г. был «всех разорительнее».
Практически все современные публикации, написанные на эту тему, основаны на одном единственном документе. Это копия с дела о пожаре в Астрахани 1767 г. — издание 1901 г. На шести разворотах довольно подробно рассказывается о нанесенном городу убытке. О том, как виновной посчитали девочку (вину которой, впрочем, так доказать и не смогли). Но писать, опираясь на один источник, скучно и ошибочно. Например, довольно интересна информация о ситуации в стране и самом городе, предшествующей пожару.
В 1767 г. должно было совершиться грандиозное путешествие по своим владениям, задуманное Екатериной Второй, в котором ее должен был сопровождать цесаревич Павел Петрович. Готовились заблаговременно и основательно. «Граф Иван Григорьевич (Чернышев) приносил к его высочеству показывать модель той галеры, кою делать будут для астраханского «походу» государю цесаревичу. Смотрел ее его высочество с великим удовольствием и изволил чертить план и советовал с графом Иваном Григорьевичем, как расположить каюты». Но Павел Петрович по прибытии в 1767 г. в Москву снова тяжело заболел и императрице пришлось совершать путешествие без наследника. В иллюстрированном путеводителе Ф.И. Макарьевского говорится, что Екатерина Вторая, проезжая город Нижний, стоящий на слиянии Оки с Волгой, нашла, что этот город «ситуацией прекрасен, а строением мерзок», проезжая через Нижний в Астрахань. Но поход «астраханским» так и не стал — Екатерина Вторая в низовья Волги не добралась. Поход закончился в июне, а значит, пожар, случившийся в августе, причиной отказа от посещения быть не мог.
Лето того же года ознаменовалось событием, которое не могло не сказаться на общем настроении «низов», как бы их назвал Владимир Ильич. После того, как императрицу буквально завалили челобитными от помещичьих крестьян с жалобами «в больших с них сборов от помещиков», на заседании Сената было предложено сенаторам придумать средства против этого явления. И ведь придумали! Надо вообще запретить им жаловаться на помещиков. Тут же последовал Указ Екатерины II о запрещении крестьянам жаловаться. В условиях полной безнаказанности и безысходности они буквально подталкивались к насилию.
В Астрахани в тот период губернатором был Никита Афанасьевич Бекетов. Личность весьма интересная и деятельная. К перестройке города он готовился и до пожара. Все лето 1764 г. астраханский губернатор провел в Санкт-Петербургском Инженерном доме над астраханскими чертежами вместе с главой артиллерийского и инженерного ведомства России. Дело в том, что Астраханский план в столице, оказывается, подправили по своему усмотрению. Так, по этому документу необходимо было снести по всему городу добротные здания, что приводило к ненужным тратам. Губернатору Бекетову хватило смелости, чтобы добился от Екатерины II пересмотра, учесть специфику города и сохранить его исторически сложившуюся планировку и застройку. Особый упор он сделал на обновлении оборонительных сооружений и построении новых, более мощных.
Еще до пожара велись работы по рытью канала, соединявшего Кутум с Волгой. Никакой механики в помощь, труд был поистине каторжным — люди орудовали лопатами, ломами, топорами. Рабочие в основном состояли из колодников, проштрафившихся солдат, да случайных обездоленных людей. Губернский доктор Фридрих фон Лаутенбург написал в апреле 1766 г. после обследования лазарета: «…Справкою от канальных дел приказано якобы им больничных кормовых денег производить велено по ордеру Астраханского губернатора господина генерал-майора и кавалера Бекетова, но по справке оказалось, что такового ордера нигде не имеется. А по государственным законам должно их не только лечить, но и питать, ибо даже глупому известно, что без пищи оные безвременно помрут…». Губернатор приказал кормовые деньги (две копейки в день на человека) в лазарет под строгим контролем посылать регулярно, что по тем временам было расценено как несомненное проявление гуманности.
В этом же году Бекетов окончательно рассорился с состоящим при калмцыцких делах полковником Кишенсковым. И вражда их привела к тому, что Бекетов в 1767 г. был отстранен от управления калмыками. В том же году часть калмыков взбунтовалась, намереваясь покинуть пределы России.
Неспокойно было и в отношениях губернатора с рыбопромышленниками – богатейшими людьми Астрахани. Сенат получил челобитную из Астрахани от старшины первостатейного купечества Ивана Большова Телепнева «…губернатор предписал брать новые, противозаконные сборы с рыбных промышленников; он, Телепнев, по должности своей подал против этого голос в магистрате, причем советовал просить письменно губернатора об отмене новой тягости, а если отмены не будет, то представить Сенату; но члены магистрата вместо этого отослали губернатору подлинное предложение Телепнева; тогда Бекетов и сочинил на него бумагу и дал к подписи всему купечеству. В заключение Телепнев просил освободить его от губернаторской команды, дабы Бекетов не мог его заслать безвинно в безвестные места».
В станице Косикинской было возмущение казаков, недовольных своим хозяйственным положением. В злополучном 1767 г. проезжающий со своей свитой по этим местам астраханский губернатор граф Н.А. Бекетов приказал недовольных казаков 30 ударами плетью выпороть. Как показывают источники, если с мнением купечества, главного накопителя денежных средств, не считались, то о «маленьком» человеке и говорить нечего. Атмосфера в городе была довольна накалена. И вот 17 августа 1767 г. в восьмом часу пополуночи, в доме астраханского магистратора разночинца Аврама Сутягина, в покоях Степана Ильина начался пожар, от которого выгорел весь город, кроме форштата и кремля. Начало пожара видели соседи, а также монахи Спасского монастыря, находящегося поблизости. Все показали, как увидели, что загорелся угол хлебного амбара. Хозяев дома не было, а главной свидетельницей и обвиняемой стала тринадцатилетняя девчонка, которая показала, что видела, как горел уголек возле амбара, но причастность свою к пожару категорически отрицала. В монастыре стали бить в набат, люди бросились тушить пожар, но, так как амбар вплотную стоял к соседнему зданию и был сильный ветер, пламя перекинулось и стало быстро распространяться. В Белом городе погорели казенные строения: аптека с аптекарским двором и со всеми медикаментами, обер-комендантский, инженерный и артеллерийский деревянные дворы, магистрат со словесным судом каменные, гостинные каменные ж, русский, армянский, индийский да бывший посольский с деревянными чердаками дворы, Спасский каменный монастырь и несколько приходских церквей, также фабрик, питейных и множество партикулярных домов и на Волге реке четыре волжские судна…
Гмелин в своем труде пишет: в крепости Белого города «…почти все погорело, выключая малое число, которое по особливому щастию на полуденной и восточной стороне стены от онаго спаслося. Начиная у стены Кремля от пречистенских до Вознесенских ворот идет улица Большая называемая, на левой стороне оной, если от Кремля идти к Вознесенским воротам, находится знатной Российский гостиной двор…От Большой улицы до стены находятся дома суть деревянные и не дорогие, да и тех от помянутого пожара осталось не много. Напротив того внизу полуденной стены от Мочаговских ворот до того места, по которое первые улицы лежат на восток, находятся целые два порядка домов, от лютости огня уцелевших, но все они принадлежат одним только бедным людям, и суть небольшие деревянные, и худо построенные.
…при восточной стене, у Проломанных ворот, на углу крепости от часто упоминаемого большого пожара уцелевшие домы от находящейся там церкви Смоленской богоматери получают свое наименование. Средняя часть крепости и вся северная сторона оной совсем погорела, выключая малое число каменных строений, однако и на оных крышки, потому что были только деревянные, сгорели.
Всего погорело: 1 монастырь, 4 церкви, 17 каменных домов, 314 деревянных, фабрик: 2 каменных и 2 деревянных, лавок каменных 268, деревянных 197, судов на Волге 4. Погибло 5 человек.
Военные и статские служащие чины расселили во форштат за каналом, в армянских и татарских купеческих слободах. Армяне по армянский, индийцы по татарским гостинным дворам с общего с хозяевами согласия. Прочие российские обыватели пристроены за Кутумовою рекой по российским, разным чинов людям. Погорельцы допускались к построению жилищ на своих погоревших местах. Мастеровых людей зазывали с Оренбургской и Воронежской губерний.
По распоряжению губернатора в избежание пожаров и гибели имущества в черте Белого города более не воздвигались деревянные дома и постройки. Только из камня указано было строить дома и вдоль всего канала. И действительно, до сих пор вдоль берегов Варвациевского канала более девяноста процентов зданий выполнены из камня. Многие купцы были вынуждены после пожара переселиться в слободы за Кутумом. Гмелин пишет, что корона взяла на себя старания о строении и готовые дома отдавать по цене, какой они ей сами стоили. Также давался «срок неимущим и охотникам для заплаты денег на десять лет».
На соборном храме Спасо-Преображенского монастыря была разрушена кровля, были уничтожены все деревянные пристройки и лестницы на колокольне, а также сильно была повреждена внутренность самого храма. В церкви Преподобных Зосимы и Савватия обрушилась трапеза и сильно был повреждён иконостас, а в угловой церкви Всех Святых обрушился свод. Всё это потребовало больших усилий и средств для восстановления. Там пришёл на помощь обители бывший её настоятель, астраханский епископ Мефодий, пожертвовавший большую сумму из своих личных средств на восстановление монастыря.
Но не все были довольны необходимостью приютить погорельцев. Так, уже в сентябре 1767 г. Астраханское Армянское мещанство обратилось в Правительственный Сенат с челобитную, так как принудили их содержать постой, за что хозяевам тех домов платили более тысячи рублей и просили от постоя уволить и перебранные деньги (раньше они платили 600 рублей) вернуть. Но в этом им было отказано. Других свидетельств о требовании компенсаций мы не нашли.
В полном собрание ученых путешествий по России…в шестом томе, изданном в Санкт-Петербурге, пишется о городе после трагедии 1767 г. «…в самом городе есть несколько каменных домов, но после бывшего пожара, несмотря на дорогие цены леса, выстроено много хороших деревянных домов на каменных фундаментах….В 1770 году лучшим садом в Астрахани был так называемый Индийский. Он принадлежал покойному Индийцу Латсиливану. В нем отличался его надгробный памятник, стоящий по среди сада с небольшим домом и пирамидою из необожженного кирпича. Сказывали, будто тело в могиле находится в сидячем виде, и обсыпано солью. Сад Армянина Назарова был не менее обширен; в обоих сих садах росли виноград и все здесь употребляемые плоды и огородные овощи; также были оранжереи и цветники. В здешних садах, кроме винограда, как главного произведения, растут яблоки, груши, сливы, абрикосы, персики, а для красы, померанцовые, лимонные, гранатовые и другие деревья, также некоторые дикие деревья, маслина, тисс и прочее…». Да, было время, когда в Астрахани для красоты росли гранатовые деревья!
Закончить рассказ хочется словами того же историка Гмелина, что «…требуется целаго человеческого века, пока Астрахань готова будет, если при выстроении оной не употреблено будет лучшей поспешности. Довольно, что в пять лет, со времени обнародования указа построено только два каменных дома казенных и три частным людям принадлежащих, из которых однакож один только построен окончательно». Здесь, должно быть, следует надеть очки, взлохматить волосы и в стиле Юрия Шевчука грустно пропеть под гитару:
«Ах, Самуил Готлиб, голубчик наш милый,
Ну если бы мы вам сейчас рассказали.
О том, что про Астрахань, в которой вы были,
Спустя сотни лет про ремонт не слыхали».
Ирина Можайская
