Несчастливая звезда астраханского губернатора. История Струве
Возможно, вам попадалось на глаза изображение Астрахани работы Свиньина Павла Петровича (1787–1839). А вот вид города Дерпта, его же авторства, вы вряд ли видели. Ну или не обратили на него внимание. А именно оттуда начинается наш рассказ.
В 1827 году в городе Дерпт (ныне эстонский Тарту) в семье известного астронома, одного из основоположников звездной астрономии Василия Струве, родился мальчик. Сам Василий, спасаясь от насильственного призыва в армию Наполеона, бежал из Германии в Дерпт Лифляндской губернии. Там он получил образование и дорос до звания ординарного профессора университета. Став, кстати, одним из активных участников сооружения Пулковской обсерватории и ее первым директором.
Но вернемся к мальчику. О детских годах жизни Бернгарда Васильевича Струве известно мало. Семья в связи с работой отца в обсерватории перебралась в Санкт-Петербург. Естественно, что сына потомственного дворянина, известного ученого, отправили учиться в Царскосельский лицей. Перспективы у Бернгарда Васильевича были блестящие. После окончания лицея он поступил на государственную службу – был назначен чиновником особых поручений к генерал-губернатору Н. Н. Муравьёву. Ему было всего двадцать пять лет, когда Муравьев поставил его во главе администрации Иркутской губернии, чья территория занимала пространство большее, чем любая из стран Западной Европы. Это были счастливейшие годы его жизни, ностальгические воспоминания о которых он оставил в своих мемуарах.
В 1853 году Бернгард Струве женился на Анне Федоровне Розен, тоже происходившей из семьи прибалтийских немцев. Фамилия Розен принадлежит к числу древнейших и знаменитейших фамилий Германии. Казалось бы, блестящая карьера, блестящий брак, но как показало время, «all that glisters is not gold». Сложно сказать, что послужило причиной (молодой возраст, стремительная карьера, происхождение или что-то другое), но коллеги Струве решили «проучить этого немца» и начали строить против него интриги. К тому же новоиспеченная супруга оказалась весьма темпераментной особой с недопустимыми манерами. После этой женитьбы отношения Струве и Муравьева сложились таким образом, что первый счел за лучшее сказаться больным и просить о переводе. Просьба была удовлетворена, и в 1855 году он вместе с женой и их годовалым первенцем Василием вернулся в Санкт-Петербург.
В 1856 году произошло его назначение астраханским вице-губернатором. Несмотря на то, что Астрахань географически была расположена гораздо ближе к центру России, чем Иркутск, она была абсолютно не похожа на города, где Струве приходилось бывать раньше. По сути, это был пограничный аванпост империи, населенный значительным числом мусульман, занимавшихся торговлей и рыбным промыслом. Несмотря на то, что в 1857 году Струве назначили уже исправляющим должность астраханского губернатора, на самом деле, до самой своей отставки в 1861 году, он так и не был утверждён в этой должности. Струве писал, что «не получил ни одной награды, не был утвержден в должности и даже при отставке не удостоился никакого повышения», а причину этого связывал с нерасположением к нему директора департамента общих дел министерства внутренних дел.
В нашей публикации про Л. Книпович мы упоминали о Бернгарде Струве как о губернаторе, который принимал в Астрахани Александра Дюма, а также который «прославился» тем, что был женат на баронессе Розен, известной невыносимым характером и запомнившейся многим тем, что она разъезжала по Астрахани с нагайкой в руках. Упоминаний про взбалмошный и тяжелый характер Анны Федоровны Струве можно найти немало. Да и то, что Петр Струве после смерти Бергнгарда Васильевича, по сути, сбежал от своей матери, свидетельствует о сложных отношениях в семье. Но что интересно, в литературе, описывающей дореволюционный период, баронесса выглядит уже практически Салтычихой.
У этого распространенного мнения есть дополнительная причина. Например, вот какой любопытный отрывок мы нашли в романе А.Л. Коптелова «Точка опоры». Несмотря на обласканность властью, про этого писателя писали, что его заслуги «…заключаются скорее в собирании материала, чем в его самостоятельной художественной обработке». Тем лучше для нас. Читаем:
«Владимир Ильич развернул на столе один из свежих немецких журналов. — Полюбуйтесь на тщеславную подпись: «Peter von Struve». Фон! Не как-нибудь! С шиком! А дома так не подписывался. Он же не имеет этой приставки.
— Да. Но, может, потому, что у него мать урожденная баронесса Розен. Может, слышали, астраханская губернаторша! Потом — пермская. Новоявленная салтычиха. Рассказывают, разъезжала по городу верхом с нагайкой в сопровождении конной полиции. Вместо мужа принимала доклады полицмейстера. И только сенатская ревизия доконала их: губернатора прогнали. И они уехали сюда, в Германию, кажется в Штутгарт. Там Петр Бернгардович и учился. А после смерти отца ушел от матери. Вот тут-то его и взяла на воспитание, к тому времени овдовевшая, Тетка.
— Решил блеснуть перед немцами. Вот пройдоха!
— Ну, уж вы очень резко. Он — видный публицист. И стилист далеко не из последних.
— Н-да. Стилист! А на кой черт нам такие стилисты?! И золотое перо бывает годно лишь на свалку истории».
«Тетка» о которой идет речь, это Калмыкова Александра Михайловна — вдова сенатора, про которую мы писали в истории про «дяденьку». Именно к ней и сбежал Петр Струве. Но дело даже не в том, что сын баронессы не мог быть надежным товарищем в деле революции. В какой-то период Петр Бернгардович считался достойным соперником Ульянову и конечно, ничего хорошего о нем самом или о его семье писать не стали бы. А вот история с плеткой звучит раздражающе. Казалось бы, какая разница, как относились к Струве сторонники Ульянова. Разъезжать по городу с нагайкой в нашем понимании выглядит как абсолютный деспотизм и самодурство. Но смотрите, как неожиданно дает определение такой привычке Александр Дюма (и это не в отрывке про Астрахань):
«Русские, у которых есть опыт разъездов по своей стране, встречая подобные виды препятствий, обычно сверяются по книге не пером, а нагайкой; после пяти-шести ударов нагайкой почти всегда на конюшне находится тройка. Нагайка ― плетка, которой по обыкновению обзаводятся в день, когда берут подорожную. Придет время, и будут снабжать пассажира тем и другим для удобства в одном и том же бюро. В 1858 году это продавали еще по отдельности.
Иностранные путешественники, нужно отдать им должное, испытывают отвращение к поведению такого рода, но позже, видя, что становятся жертвами собственной филантропии, воспринимают мало-помалу нравы страны».
Вот мы и добрались о воспоминаниях Александра Дюма о посещении Астрахани. А они были довольно смешанными. Так, по приезду Дюма повезли в дом Сапожникова — самый красивый в городе. В распоряжение писателю предоставили его целиком, приготовили завтрак. Но подвох все же был.
«Беспокойство охватило меня: при первом пристальном осмотре передних, гостиных, спален, рабочих и других кабинетов нигде не увидел постели. Я сделал повторный обыск, такой же бесплодный, как и первый. Начальник полиции ходил за мной со все возрастающим любопытством, наблюдая, как я открываю все двери, даже у шкафов; он думал, что осмотр вызван моим желанием обезопаситься от современных Стенек Разиных. Наконец, я подошел к управляющему и спросил, где ложатся спать во дворце Сапожникова.
― Где угодно, ― вежливо ответил он.
Я не сомневался ― ложились всюду, только не было постели. Спросил его, нельзя ли раздобыть матрасы, простыни и одеяла, но бывалый человек взглянул на меня такими расширенными глазами, что я заключил: или не понимает просьбы, или находит ее чрезмерной».
После того, как слуге пришлось растолковывать кто такое постель, Дюма крайне был удивлен губернатором. Прекрасное владение французским языком обмануло писателя, поэтому он решил, что месье Струве человек 32-35 лет, французского происхождения.
«Месье Струве со своим французским поваром не только сымпровизировал для нас превосходный обед, но еще сумел собрать дюжину гостей, которые не смогли бы позволить себе предположить, если разом закрыть все двери, что находятся в тысяче лье от Франции. Трудно представить, какое моральное влияние оказывают на остальной мир наша цивилизация, наша литература, наше искусство, наши моды. В отношении нарядов, романов, театра и музыки едва ли больше, чем на шесть недель женщины отставали от Франции. Говорили о поэзии, романах и опере, о Мейербере, Гюго, Бальзаке и Альфреде де Мюссе, как говорили бы, не скажу, что именно в творческой мастерской, но в салоне предместья Руль или ― Шоссе д’Антен».
После того, как официальное представление было закончено, Бернгард Васильевич постарался разрешить все затруднения своею знаменитого гостя, сэкономив ему массу сил, времени и денег, которые пришлось бы затратить на переговоры с местным населением.
Насколько местное гостеприимство было искренним, судить сейчас трудно. Конечно, к приезду известного иностранного писателя власти не могли отнестись легкомысленно. Не случайно первым человек, посетившим Дюма в Астрахани, стал начальник полиции. Вряд ли Дюма подозревал, что предупредительность Струве, по крайней мере отчасти, диктовалась скрытыми мотивами. Имперская полиция пристально следила за Дюма в продолжение всего его путешествия и из его разговоров с разными людьми сделала вывод о том, что истинной целью его поездки было подстрекательство крестьян к восстанию.
Губернатору Струве было дано указание не спускать глаз с французского визитера во все время его пребывания в Астрахани. После отъезда Дюма местный начальник жандармерии доложил в Санкт-Петербург: «Как при прежних посещениях иностранцами г. Астрахани, так в особенности и при этом случае управляющий губернией г статский советник Струве старался оказываемым вниманием привлечь этого иностранца к себе для удобнейшего за действиями его надзора…».
Струве в Астрахани был недолго. Известно, что 1861 году он подал прошение об отставке и покинул город. Автор биографии Петра Струве, Ричард Пайпс, традиционно начиная рассказ с детства и родителей, так пишет пишет о Бернгарде Струве: «…судя по всему, принадлежал к тому разряду людей, которых Достоевский называл «странным типом “несчастных” немцев», формирующих особый слой населения имперской России. Многие из них, подобно Струве, ревностно работали на благо царя и отечества, но, тем не менее, чувствовали по отношению к себе непреходящую враждебность, и это ощущение рано или поздно приводило их в состояние глубокой печали. Они никогда не переставали считаться «иностранцами», даже если не знали никакой другой страны, кроме России». После отъезда из Астрахани о семействе Струве не было информации. Неизвестно, где и как они жили на протяжении четырех лет.
В 1865 году он был опять назначен губернатором, на этот раз в Пермь, где его служба закончилась гораздо более печально. Внезапная ревизия из Петербурга выявила, что под руководством Бернгарда Струве коррупция приобрела немыслимые масштабы. 19 ноября 1882 г. состоялось заседание Правительствующего Сената, на котором было заслушано дело «Об обвинении бывшего пермского губернатора Б. В. Струве за неправильные его по службе действия, обнаруженные ревизией, произведенной в Пермской губернии в 1870 г. сенатором П. Н. Клушиным». Губернатора отправили в отставку, правда сохранив за ним чин статского советника. Больше на государственную службу он не возвращался. Интересно, что спустя несколько лет после скандала Пермской городской думой решено избрать Б. Струве Почетным гражданином города.
Неудивительно, что в семье Струве витал воздух свободы, тут активно читали главные панславистские изданий, а также полулегальные, оппозиционно-консервативные брошюры. Интеллектуальным идолом семейства был Иван Аксаков, которому они писали письма, выражавшие признательность и восхищение за его смелую критику внутренней и внешней политики правительства. На подобной литературе и вырос Петр Струве. После пермского скандала семья перебралась в Штутгарт на некоторое время. Информации об этом периоде жизни тоже немного и в основном касается Петра Бернгардовича, как будущего политического деятеля. Летом 1882 года семейство возвращается в Петербург, проездом остановилось в лучшей гостинице Москвы, «Славянском базаре», где их лично посещает Иван Аксаков, чтобы поблагодарить за эти выражения поддержки.
В Петербурге Бернгард Струве занял должность главы крупного издательства, а в свободное время трудился над биографией Муравьева, историей освобождения крестьян и собственными мемуарами. О жизни Анны Федоровны Струве в эти и последующие годы известно только то, что ее полнота достигла таких размеров, что, согласно семейной сплетне, «die grosse Tante Annette» однажды застряла в дверях поезда, и его отправку пришлось задержать до времени ее высвобождения. За исключением одного, попавшего в затруднительное положение вследствие финансового скандала, братья Струве сделали весьма успешные, если не блестящие, преподавательские и дипломатические карьеры. Бернгард Васильевич Струве умер в феврале 1889 года. О причине его скоропостижной смерти не было объявлено, и это породило слухи о больших долгах и самоубийстве.
Путей как звёзд на небе, но лишь один правильный.
